Лицейскому Драматическому театру уже 20 лет, а он все еще молодой. У многих артистов семьи, дети, а они по-прежнему молодые. Даже нет, не так – юные. И, видимо, этот возраст останется с ними навсегда. Но, несмотря на это, лицеисты уже делятся на поколения. Есть основатели театра – «старички», есть «среднее» поколение. А есть «молодежь», те, кому придется формулировать и формировать новую реальность Лицейского. Для них эти 20 лет – уже легенда, история, в которую они имеют честь погрузиться и, возможно, стать ее частью. Когда-то эту реальность создал режиссер, актер и педагог, заслуженный артист России Вадим Станиславович Решетников. Сегодня актеры, начинавшие это дело вместе с ним, вспоминают о том, что было самым важным для каждого. Оно остается важным и сегодня. Так их воспитал шеф.

 

Монолог первый.

Наталья Коротаева. Абсолютное электричество

 

Я не хотела заниматься театром, меня мама отправила к Решетникову – по телевизору увидела, что идет набор. Я пришла к Вадиму Станиславовичу совершенно неподготовленная, попыталась вспомнить басню.

– Вороне как-то бог…

– Спасибо. Будешь у нас учиться.

А потом я попала на репетицию Мандельштама и впервые увидела его работу. И мне он не понравился. Мне тогда казалось, что у меня есть свое мнение и оно правильное. Решетников рассуждал о жизни, я была со многим не согласна. Видимо, этим он меня и зацепил, и я пришла второй раз, чтобы доказать, что он не прав. По жизненным вопросам мы с ним часто не сходились, в эти моменты во мне все начинало кипеть. Человек с тоталитарным характером на нас, 15-летних, потоками спускал свою философию. Но как-то незаметно для себя на этой почве я полюбила театр и втянулась в его жизнь. Решетников сделал меня своим помощником, и в профессиональной работе мы были с ним полными единомышленниками. В конце каждого сезона на индивидуальных встречах с артистами он обсуждал, как кто работал, насколько вырос. Ну а поскольку я ему постоянно перечила и отношения у нас были «электрические», он, наверное, так меня наказывал: никогда как артистку не оценивал. Про всех говорил, про меня – нет. Я даже сейчас не знаю, что он обо мне думал как об артистке. Все наши разговоры сводились к обсуждению обязанностей: что надо сделать, чтобы наладить работу других в театре. Он знал, что я хочу услышать и про себя тоже. Но не говорил – воспитывал.

 

Монолог второй.

Евгений Точилов. Проточная вода

 

Сейчас очень мало поэтических спектаклей. У Решетникова были «Скифы». Очень хорошая работа, эмоционально мощная, первая в моей актерской судьбе. Этот спектакль отражал мятежное время перемен, которое периодически повторяется, и человека, почувствовавшего волю и выпустившего наружу своих демонов. Для меня, только пришедшего в театр, зажатого, это было настоящим шоком. Для роли мне нужно было раскрепоститься, иметь силу в голосе, эмоции, говорить громко. Но шеф знал, как добиться от артиста того, что ему надо. Он не только показывал на собственном примере, но и просто умел ввести в нужное состояние, натолкнуть, а потом зафиксировать его в тебе так, что запоминалось надолго. Решетников помогал артисту выстраивать рисунок роли и расти на этом. Притом он всегда отталкивался от нас и нашей индивидуальности и каждый раз повторял нам это на читках и репетициях.

 

Однажды Веня Скосарев предложил ему пьесу Пояркова «Татарин маленький». Некоторые ребята взрослели и становились опытнее, профессиональнее, им нужно было выходить на другой уровень. В пьесе было всего четыре героя. Их исполняли Ольга Маркина, Игорь Горчаков, Евгений Бабаш и Вениамин Скосарев. Сначала они попытались все сделать сами, но «заблудились» и показали работу шефу. Это была первая взрослая работа артистов-профессионалов с режиссером-профессионалом. После «Татарина» наш театр впервые стали обсуждать в городе, он сделал серьезную профессиональную заявку.

…Большинство артистов Лицейского прошли школу клуба. Вадим Станиславович создал целую среду общения, где читали стихи, пытались готовить какие-то этюды. Здесь были традиции, к которым всем хотелось быть причастными. Дежурить на спектаклях, принимать у зрителей одежду в гардеробе, смотреть, как работают артисты на сцене, – это было почетно. По мысли Решетникова, клуб был как проточная вода, он позволял из множества выделять самых ярких и давать им шанс. Сегодня клуб – это уже самостоятельная студия, участники которой даже делают свои спектакли. Наверное, это логично, ведь театр развивается, идет дальше. Главное, что он по-прежнему выполняет свою функцию.

 

Монолог третий. 

Наталья Виташевская. Новая краска в палитре

 

Как-то мы поехали на выездной спектакль, и в автобусе шеф вдруг достал книжку: «Я буду читать, не отвлекайте меня». Мы смотрим — Булгаков! Ничего себе! Все сразу загорелись. А потом мы начали работать над «Зойкиной квартирой». Нам, молодым и неопытным, Вадим Станиславович сам выстраивал рисунок. Но ребята постарше, более самостоятельные, Веня Скосарев, Женя Бабаш, старались наполнить образы так, как они это видят. Помню, как Веня расписал себе своего персонажа Портупею. Даже придумал ему обстоятельства, оправдывающие его специфическую пластику. Но большинство артистов Решетников, конечно, вел сам. Он всегда брал очень хорошую драматургию. Четкая режиссура, выстроенная до мелочей, позволяет спектаклям держаться долгие годы, несмотря на вводы, на изменения. Если сегодня мы где-то не справились и спектакль прошел не очень, Сергей Родинович Тимофеев, режиссер театра, нам прямо говорит: «Это вас автор и режиссер вытянули». Играть спектакль, который держится на актерской импровизации, всегда сложнее. Решетников свои спектакли застраивал очень плотно. Возможно, это был механизм «держать» спектакль, несмотря на необходимость вводить новых артистов, если кто-то решал уйти.

Когда я пришла в клуб при театре, шеф долгое время не обращал на меня внимания. А потом на одном из занятий мы с Игорем Мельниковым подготовили этюд, в котором Игорь меня бросал. Играя сцену, я со слезами выбежала из литературки, и тут Решетников резко встал, взял меня под руку и отвел к себе в кабинет. Он сказал много хороших слов тогда. Но самыми приятными были вот эти: «Такой «краски» в моей палитре еще нет».

 

Монолог четвертый.

Татьяна Притуляк. Сделать мир лучше

 

• первый раз я увидела шефа в своей школе, он пришел к нам на творческое мероприятие. У нас был небольшой театр, и я на сцене читала Маяковского. Слышу, как за кулисами мне шепчут: «Ты давай хорошо прочитай, в зале Решетников, у него свой театр, Лицейский».

Я ничего не знала ни про Лицейский, ни про Решетникова. Решила: вот еще птица, буду читать, как всегда читаю.

После выступления он подошел ко мне, и я… сдулась. Это была «скала», которая нависла надо мной и громогласным голосом спросила:

– Ты что делать вообще собираешься?

 

– В театральное поступать, – я ему в ответ проблеяла, почти дрожа.

– Ну, это мы посмотрим. Приходи, в общем.

Это было в 1998 году. Я пришла к нему в театр, поднялась в кабинет. Он о чем-то шутил, говорил, спрашивал, а потом повел меня на репетицию первого акта «Дамы-привидения». И вот здесь я обалдела окончательно. На сцене были мои сверстники, которые работали так, что просто дар речи терялся. Я тогда довольно много ходила по театрам, но такого не видела. Это меня сразило, и он, судя по всему, знал, что именно в меня попало.

Для него театр был способом сделать мир лучше, вложив в это все свои силы и талант. Наверное, поэтому он и занялся работой с детьми. Ему нужно было воспитать личностей – красивых, свободных, умеющих выражать себя и заражать этой силой других. И мы учились у него этому. Столько людей прошли через эту школу, разъехались по городам и странам, но продолжают, я уверена, нести свой уникальный опыт другим, близким, детям.

Каким образом? Не важно. Театр – лишь один из способов.

 

Монолог пятый.

Дарья Мегдан. Градус «Фаренгейта»

 

Не знаю, почему я осталась в этом театре. Для меня это по-прежнему загадка, и время от времени я задаю себе этот вопрос. Не будь в моей жизни встречи с Вадимом Станиславовичем, я никогда не стала бы актрисой. Девять лет проработала здесь, решила уйти, сменить сферу, начать что-то новое, а потом вдруг поняла, что без театра больше не могу. И вернулась.

Мне особенно нравилось работать во «Сне в летнюю ночь» по Шекспиру. Всегда, когда наступал день спектакля, ощущение было каким-то сказочным. Сама история, красивые декорации, огоньки – как будто ты попадаешь в волшебный мир. Решетников в любых историях видел взаимоотношения между героями, поэтому все его спектакли получались про жизнь и про людей. И у шекспировских богов в его «Сне» все было по-человечески. Он говорил: это психотерапия любви. Этот человек обладал необыкновенным чутьем, «читал» человека, умел к себе расположить, и когда он тебе что-то рассказывал, ты понимал: всё – правда. На всех женщин, девочек Вадим Станиславович производил неизменно мощное впечатление своей мужской аурой и энергетикой. Она даже издалека чувствовалась. Не человек – глыба. Помню, как от него пахло «Фаренгейтом». Когда он целовал в запястье, мы после этого неделю ходили и «вдыхали»!

Он нас учил, воспитывал и сплачивал одновременно.

 

Монолог шестой.

Игорь Коротаев. Дружба

 

Я в Лицейском театре не создатель, не основатель. Я причастный – уже 14 лет. Придя в этот театр, я ошибочно отнесся к нему как к чему-то ученическому, несерьезному. Думал, здесь дети балуются. Когда Вадим Станиславович принимал меня на работу, он много и долго разговаривал о театре, об искусстве, ради чего все это существует и для каких целей. Говорил красивыми словами. Он это умел. «Начнешь работать, может, до конца жизни останешься». Я про себя улыбнулся тогда: ну-ну. Потому что отношение было такое – как к старту.

Мы подружились с ним практически в первый же день. Я пришел в клуб, постоял у стенки, что-то сделал. Решетников подозвал меня к себе, начал разговаривать про «серьезность намерений»… Ну я и рассказал ему про свои намерения. Мы вообще много разговаривали. Потом у меня, как у любого начинающего, появилась навязчивая идея куда-то съездить и где-то себя попробовать. Я откровенно признался в этом Вадиму Станиславовичу, и он очень сильно на меня обиделся. Это длилось неделю. Ехать куда-то пробовать себя я передумал, и мы с ним подружились обратно. С тех пор всегда, особенно в последние его годы, общались, дружили, делились.

• сожалению, и сегодня встречается эта абсолютно ничем не подкрепленная предвзятость: Лицейский, учеба, несерьезно. А ведь мы тут не «стартуем», мы здесь фундаментально работаем. Я стараюсь донести эту мысль до каждого, кто приходит в первый раз, и говорить об этом хочу теми же словами, какими мне говорил Вадим Станиславович. Та идея, с которой театр начинался, живет в его стенах и сегодня. Мы продолжаем ее тем, что делаем сейчас. Есть артисты, которые с ростом мастерства, статуса ищут для себя лучшего. А мне кажется, театр стоит на тех, кто хоть до пенсии способен беспрекословно играть в утренниках и надевать бороду Деда Мороза. Когда ты начинаешь выбирать, что тебе подходит, а что нет в театре, в конце концов ты начнешь выбирать и театр.

 

Вот в чем наш секрет: нам здесь просто нравится. И мы живем, никогда не смотря на сторону.

 

Постскриптум

 

Вадима Станиславовича Решетникова не стало 13 февраля 2007 года. С тех пор уже девять лет в Ли-цейском этот день принадлежит ему. Каждый год в День памяти основателя театра, его идеолога, вдохновителя, творца актеры играют один из его спектаклей. На этот раз – «Ревнивая к себе самой».

Режиссера нет с нами, но он каждый вечер все так же встречает зрителей в фойе, улыбаясь с фотографии, помещенной на стене. Всю жизнь он делал свое маленькое большое дело на благо театра. И сегодня по миру разбросаны люди, которые готовы говорить теми же словами, открывать окружающим простые истины, которые когда-то им открыл их педагог. Этих людей очень много. Не важно, по ту сторону рампы или по эту, они до конца останутся с иммунитетом к безвкусице, пошлости, нравственным «полутонам». Что остается остальным? Купить билетик в Лицейский театр, дождаться, когда поднимется занавес, и почувствовать эту магию.

 

 

Валерия Калашникова

«Омская муза», №3 (41) / май 2016 г.