Игра в рецензию

ЦЫПЛЕНОК (шепот из зала)

…Матушка тут намедни такую шнягу замутила: «Я поведу вас в театр! Вы должны прикоснуться к великой поэзии!»… Вот, ну мы и повелись, ну, в смысле, — пошли. Какая пьеса? А, ну да, спектакль. Как-то че-то типа «Шантеклер». Прикольно. Поржали… не, а че — смешно было. Матушка меня, это, правда, все локтем в бок, типа: «Че ты ржешь?». А если смешно, я че, молчать буду? Особенно, это там, в одном месте мужик на голову белую тряпку надел… Ну нет, так не объяснить, где смешно… Этот мужик, ну не мужик, то есть, актер… Нет, этот-то как раз мужик, отвечаю. Там другой был — вот тот да — наводит на размышления там всякие           Ну, актер, значит, который во фраке, типа пиджак, только с такими штуками сзади, так он ваще всю дорогу корки мочил. Такой — ха! — «Цесарка вне себя!» — и уже прича другая… И опять так набок зачесал — ха! — «Дрозд!» Точно, это он дрозда изображал… А там ваще-то все птицами прикидывались. Ясен пень — работа такая. Вот они дурку гонят! Я типа дрозд, или там индюк, а я петух типа… Говорю же, прикол. Ты бы ни фига такое не сказал. А он хоть бы че… не, на размышления другой наводил, такой типа «Сама хочу!» Ты понял, нет?.. А! О! Еще павлин был. Конкретный мужик. Сказал — отрезал — ха! — я даже потом, думаю, записать надо… Ему там вопросы всякие, а он так веско отвечает: «Лапидарно», зацени! А! Еще слива «асинартетный»! И тут куры запели… девочки супер… в смысле они птицы, хотя, как говорится, курица не птица… Ну че, классно танцуют. Вот. Только я не вкурил, что там за ботва про режиссеров… типа их там штук семь-восемь, и все выходят ну там в плащах, в шляпах, все дела, и зрителям загоняют, что типа «я режиссер этого спектакля… А вы как думаете: какой вам — нам сегодня нужен театр?» А мне какой театр? Ха! Если б не маман, сидел бы я два часа двадцать минут в этом кресле?! Ноги разогнуть не мог потом часа два двадцать минут…

КОХИНХИНКА (театральный критик)

Эдмон Ростан, «Шантеклер», игры в театр, продолжительность спектакля два часа двадцать минут, режиссер спектакля — заслуженный артист России А. Гончарук, премьера состоялась 17 октября 2004 года, действующие лица и исполнители, художник, композитор, педагог по вокалу, балетмейстер, звук, свет… Лицейский драматический театр. Омск… Да…

Ни в одной из своих более ранних пьес Ростан не показал себя более поэтичным, чем в этой. «Шантеклер» — прекрасная лирическая поэма. Уже общий замысел произведения говорит о том, что Ростан — поэт в благородном, чистом значении этого слова.

Нет ничего человечнее этой пьесы, где человек совсем не появляется на сцене, а все действующие лица — птицы и животные, но эту символику мы постигаем без труда, ибо она традиционна…

Однако вся история постановки пьесы на сценических подмостках свидетельствует о том, что «Шантеклер» едва ли был предназначен для театра. Премьера спектакля, состоявшаяся в 1910 году в парижском театре Порт-Сен-Мартен, наделала много шума, но вскоре публика к нему охладела. Нигде: ни во французской провинции, ни в Италии, ни в Турции, ни в России — спектакль не имел большого успеха. В Милане же постановка вообще закончилась сокрушительным провалом.

Несмотря на это, пьеса была выпущена отдельной книгой, а Ростан получил небывалый для того времени гонорар — миллион франков. Да…

Так скажите же мне — зачем? Зачем взялись за постановку такой сложной, такой глубокой, но несущей на себе печать неуспеха пьесы, могущей вызывать у публики всю богатейшую палитру противоречивых чувств (от восторга до отвращения), ого — желания прийти на нее во второй, в третий, а первый раз?..

Так зачем же взялись за постановку этой пьесы в театре, не побоюсь этого слова, Лицейском, хоть и драматическом, но всё-таки освященном званиями и регалиями, в театре, которому отроду десять лет, в труппе которого нет ни одного заслуженного или народного артиста, а самому старшему из актёров, по слухам, нет и двадцати восьми?..

Зачем так настойчиво напоминать публике о недавней постановке «Шантеклера» в московском «Сатириконе»?..

Какое заблуждение — надеяться, что история сладкоголосого петуха будет иметь успех у зрителя, если в ее вложена едва ли сотая часть тех средств, которыми располагает большой столичный театр!..

ПАТУ (верный друг театра)

Мне сложно быть объективным, оценивая этот спектакль. Да и нужно ли? Найдется масса критиков, способных разложить его на составные части, как детскую пирамидку, которым будет приятно разбирать и расшифровывать каждую мизансцену и складывать все в своем собственном порядке, убедительно доказывая, что только так и должно понимать эти «игры в театр».

Я же рискну предположить, что новый спектакль драматического театра куда важнее прочувствовать сердцем, чем понять умом. Его важней переживать, чем пережевывать. А потому буду говорить о своих чувствах.

Боль. Я вижу, как одинок поэт — певец Солнца — среди существ, способных только пользоваться, насыщаться дарами Его, не испытывая при этом ни благодарности, ни радости от насыщения. Я вижу, как тяжело поэту носить в себе осознание важности своей песни для всего живого на Земле. Заставить своею песней Солнце встать сегодня и до следующего восхода мучиться неверием в собственные силы: Как я, ничтожен так и мал, один на Землю день призвал?»  Безумство, заблуждение, страшный самообман, разоблачение которого способно убить певца.

Радость. Отдавая каждое утро все силы своему служению, назавтра он вновь полон сил — его божество, его Солнце щедро платит ему, разливая свой свет, согревая землю, даря жизнь, наполняя его грудь песней снова и снова.

Надежда. Встретить родственную душу, которой можно доверить свой секрет, открыть тайну, обнажить самую нежную, уязвимую свою сторону и, чувствуя любовь, стать сильнее, наполнить свою песнь новыми красками – возможно ли?

Страх. Любовь — тоже самообман? Что там, за этими золотыми пёрышками? Есть ли там сердце, способное понять поэта, способное простить ему его заблуждения? Есть ли в этом сердце та же страстная любовь к Солнцу или в нем страстное желание быть первой и единственной?

Любовь. Как на качелях: то замирает, то безумно стучит моё сердце. По воле режиссера я погружаюсь то в отчаянье, то в безудержное веселье. Я умираю, но через пять минут такая лёгкость наполняет меня, что я готов и петь, и свистеть, и лететь…

ДРОЗД (почти режиссёр)

Весело, бодро, с огоньком, дальше, дальше — мы продвигаемся к финалу этой истории. Не надо пафоса. Ты пел так, другой споёт не хуже. Какая разница, в чем секрет его пения, если зритель писает кипятком и готов платить за удовольствия? Рядом с тобой — на расстоянии вытянутой руки – бурная жизнь, смысл которой понимать не обязательно, если она увлекает и поглощает тебя. В твоем распоряжении два часа с небольшим, а что ты унесешь с собой — твоя проблема. Выбор есть. Что лучше: насвистывать запавший в душу мотивчик или мучиться извечным вопросом: «То bе оr поt to bе?!»

ФАЗАНЬЯ КУРОЧКА (пробы героини)

Любовь моя, Солнце мое, Радость моя, как весело мне от мысли, что ты будешь читать эти строки! Как больно знать мне, что не смогу я сама сказать всего, в глаза тебе глядя, чувствуя, как стучит мое сердце и как хочет выскочить оно из груди моей и упасть к твоим ногам. Как хочу я, чтобы ты поднял его и забрал себе. И отдал мне свое. Сердце…

Что делаешь ты со мной? Зачем мне эта смута, этот бред, эта глупая вера в то, что тебе нужна моя любовь… Не хочу, не хочу, не хочу я становиться рабой своих заблуждений. Ведь не этого искала всю жизнь. Свободы искала — от страха, от скуки, от страданий, от смерти… И нашла. Почти нашла. Думала, что нашла, пока ты не разрушил мою свободу, проникнув в мои мысли и сны, пока присутствием своим не погрузил меня в зазеркальный мир, откуда смотрю я на себя твоими глазами и не понимаю, кто из нас — я?

Я видела сон… Мы с тобой в лесу, но мы не одни. За нами наблюдает множество глаз. Я кожей чувствую их любопытство. Но они знают, что будет дальше, а я — нет. Они все ждут, когда я убью твою песню, твою веру, твою мечту. И происходит так, как хотят этого они. И я говорю тебе то, что должна сказать. Но кто-то за меня решил, что мне говорить: «…Ты видишь, что… Заря восходит без тебя!» И прежде чем ты крикнешь: «Нет!», — я понимаю, что это — смерть. Смерть твоей мечты и моей любви. И рушится весь мир вокруг нас…

Я видела этот сон много раз. Я знаю его наизусть. Я умираю вместе с твоей нелепой верой в то, что ты зажигаешь день. Но как ты находишь в себе силы петь снова и снова, так и я, просыпаясь, чувствую, что не могу сопротивляться своей любви. Я верю, что она нужна тебе.

Даже если это мое заблуждение…

Нина Саранча

«Два в одном», декабрь 2004 – январь 2005 г.