Сегодня имя Алексея Осипова в театральном пространстве Омска стремительно набирает популярность. Коренной омич, азы актёрские профессии получивший под руководством замечательного мастера, режиссёра и педагога Ларисы Яковлевны Меерсон, он в 2014 году был приглашён в Лицейский театр и с этого момента его творческая судьба неразрывно связана с нашим городом и Лицейским театром.

Правда, необходимо внести существенное уточнение: в этом году Алексей заканчивает режиссёрский факультет Театрального института имени Б. Щукина в Москве и станет дипломированным режиссёром, но, хочется надеяться, что столичный диплом не повлияет на его отношения с Лицейским театром и родным городом. Заниматься режиссурой Алексей стал практически сразу, как был принят в театр, и предстоящий диплом по сути является итогом его исканий и наработок в области этой профессии.

В прошлом театральном сезоне Алексей Осипов выпустил в Лицейском театре спектакль «Семейные истории» по пьесе Б. Сбрлянович, который вырос из лабораторной работы, представленной чуть ранее в эскизном варианте на сцене театра «Студия» Любови Ермолаевой. А уже в нынешнем году спектакль был представлен в программе омского конкурса-фестиваля «Лучшая театральная работа». И к этому моменту в послужном списке Алексея Осипова, помимо заметных актёрских работ (роль Тартальи в спектакле «Король-олень» отмечена омскими критиками как лучшая мужская роль второго плана), несколько удачных режиссёрских постановок. Это детская сказка «Исчезновение принцессы Фефёлы III», моноспектакль по роману Дж. Сэлинджера «Над пропастью во ржи», представленный на фестивале моноспектаклей «ЧАТ», и успешная режиссёрско-постановочная работа совместно с Натальей Каплюченко – дипломный спектакль актёрского курса имени Л.Я. Меерсон по драме Леонида Филатова «Сукины дети». Спектакль «Семейные истории» прошлой зимой был показан в Москве и вполне мог быть зачтён молодому режиссёру как выпускная дипломная работа, но Алексей наотрез отказался от предложения со стороны педагогов кафедры, так как твердо был уверен, что на диплом должен представить спектакль полного метра («Семейные истории» – одноактный спектакль). Так, благодаря бескомпромиссности и воле молодого режиссёра в афише Лицейского театра появился спектакль «Кабала святош» по пьесе М.А. Булгакова. Однако всё по порядку.

Обращение Алексея Осипова к пьесе сербской писательницы Б. Сбрлянович – решение, на мой взгляд, неожиданное и неоднозначное. Думаю, далеко не каждый молодой режиссёр взялся бы за такой материал, как в силу специфических особенностей самой пьесы, так и апокалипсического характера смыслов, заложенных в этой истории. Подретушировав пьесу, режиссёр постарался деликатно обойти тему, связанную с недавней югославской трагедией, сосредоточив своё внимание на проблеме взаимоотношения детей и взрослых, столкнув меж собой мир детей и их родителей. Собственный сценический вариант «Семейных историй» режиссёр сочинил в жанре антиутопии, используя средства игрового театра. Причём понятие «игра» является здесь определяющим в отношениях с драматургической реальностью, позволяет существенно раздвинуть смысловое поле и превратить детские игры и недетские ассоциации в глобальную метафору жестокости современного мира и человека в этом мире.

Особенностью спектакля является то, что в нём взрослые артисты играют детей, которые, в свою очередь, играют взрослых. И это, как сказано у автора, «не должно удивлять». Таковы предлагаемые обстоятельства. Для профессиональных артистов задача не из лёгких. Перевоплотиться в детей, при этом соблюсти такую меру условности, чтобы не возникало сомнения в искренности, узнаваемости и правдивости этого перевоплощения. Малейший пережим тотчас обернётся фальшью и классическим «Не верю!». Надо признать: актёрам Лицейского театра удалось тактично заставить нас поверить в эту иллюзию.

Начало спектакля погружает зрительный зал в темноту, в то время как луч прожектора, плавно перемещаясь по сценическому пространству, высвечивает детскую игровую площадку с развешанными на падугах наивными рисунками, сделанными детской рукой: солнечный диск, с расходящимися лучами, мальчик и девочка, взявшиеся за руки, причудливые формы предметов, рождённые детской фантазией. (А. Осипов выступил в спектакле и как художник-постановщик, воссоздав сценический мир глазами ребёнка совместно с художниками-декораторами М. Шиповой, О. Дагаевой и Я. Тофинцевой). Голос за кадром озвучивает авторскую ремарку, уточняя место действия: игровая площадка между двумя многоэтажками с запущенными фасадами, изрытыми газонами, потрескавшимся асфальтом, исписанным бессмысленными граффити, и представляет участников, которые по одному, как в застывшем кадре, возникают в луче прожектора – Надежда, 11 лет; ребёнок с нервным тиком Милена, 11 лет; мать, сестра Воина, Воин, 12 лет; отец, брат Милены и Андрия,10 лет. (Голос за кадром также уточняет: «Дети не сироты, они дети этой страны», кстати, у автора написано: «Это дети разрушенной страны», что, на мой взгляд, звучит определённее и сильнее по смыслу).

В то же время, стоя на верхней площадке за происходящим молча наблюдает женская фигурка в белом одеянии, вероятно, небесный ангел, спустившийся на землю и незаметно исчезающий со сцены с окончанием пролога.

Своеобразный супер-занавес – бесформенная полинялая ткань, висящая на кронштейне, напоминающая о давней традиции натягивать верёвки для сушки белья на детских площадках, – из-под которого торчат только ноги выстроившихся за ним артистов, поднимается, врубается свет, громкая ритмичная музыка – и начинается действие.

Воин-Отец в исполнении Валентина Рудяка занят чтением экономических новостей, деловито рассуждает о растущей инфляции, постоянно делает замечания жене, всем недоволен, говорит срывающимся голосом на повышенных тонах. Милена-Мать (Дарья Мегдан) хлопочет по хозяйству и, по-детски смешно копируя интонации уставшей от бытовых проблем женщины, жалуется на свою нелёгкую участь: «Я глажу, стираю, готовлю, а меня не любят, я рабыня или кто?» – умильно вопрошает этот ребёнок, примеривший на себя маску взрослой женщины. Андрия-Сын (Маис Керимов) не расстаётся с баскетбольным мячом и наушниками, из которых доносится тяжёлый бит. Больше всего на свете он хочет иметь новые кроссовки и даже угрожает сжечь собственных родителей, если они не исполнят его желание. Вероятно, в семье, где девиз «человек человеку – враг» звучит как жизненное кредо из уст Отца, а вслед за ним, как рефрен какой-нибудь песенки, повторяется остальными членами семьи, – возможен и такой поворот.

Неожиданно в этом мире условно среднестатистической семьи появляется непонятное существо, Ребёнок с нервным тиком, по имени Надежда (Светлана Позднякова). Она выглядит очень пугливой и беспомощной, носит круглые очки с толстыми линзами, постоянно трясётся, оглядывается по сторонам и очень странно передвигается по сцене, то ли ходит, то ли «ползёт, как гусеница». К тому же, девочка молчит, как будто в рот воды набрала, и сжимается в комочек от каждого жеста, направленного в её сторону. Всё её существо вызывает острое чувство жалости. Но у членов семьи неожиданный пришелец вызывает агрессивное любопытство, какое свойственно детям: «Ты из какого двора, тебя прислали за нами шпионить?». И следующая детская фантазия- предположение, – может быть, это щенок? Если так, щенок будет собакой, которую можно дрессировать, а потом играть с ней в цирк. Так безобидно, с детской игры в цирк всё и начинается.

За час сценического действия зритель станет свидетелем целой вереницы семейных историй, в которых смоделированы острые ситуации, начиная с проблем безработицы и «грёбаных» кредитов, женской эмансипации, заканчивая гендерным самоопределением детей. Мы увидим семейные истории, в которых Отец и Мать в преувеличенно шаржированном детском исполнении будут без конца ссориться, драться, мириться, воспитывать Сына и даже изобразят супружеский секс. Правда, пока они будут пребывать в чувственном удовольствии от этого занятия, их Сын из мальчика превратится в девочку и даже успеет родить… В общем, весь этот сюрреализм антиутопии, вполне можно было бы принять за симулякр цирка или балагана. И надо отдать должное артистам: они чувствуют гротеск и не боятся фарсового преувеличения, находя в этой гиперболизированной игре естественный ритм внутренних и внешних проявлений. Наверное, можно было бы умильно посмеяться над происходящим, если бы не осознание того, что на маленькой сцене воспроизводится катастрофа глобального мира.

Любопытство, узнавание, мимолётное сближение между девочкой и мальчиком сменяется отторжением, и в следующей сцене перерастёт уже в недетскую агрессию, окончательно вытесняя человеческое в человеке. И чем ближе финальная развязка, тем яснее понимаешь, что перед нами уже не безобидная детская игра, а суровая проекция современного мира, в котором слабую девочку – Ребёнка с нервным тиком – как беспомощную пугливую собаку, три человека загоняют в угол и предлагают убить. В этот момент хочется зажмурить глаза и не видеть того, что неотвратимо должно произойти, невольным свидетелем чего уготовано стать зрителю. А происходит то, что невозможно было предсказать никакой, даже самой буйной фантазией: жертва сама становится агрессором. Звучит выстрел, и вместе с ним к девочке возвращается речь. Неожиданно прорезавшимся голосом, она истошным голосом зовёт маму. «Мама!» – душераздирающий крик о помощи и вместе с тем мольба о прощении, адресованная той, которая ушла и навсегда растворилась в вечности. В волнах рассеивающегося тумана, простирая руки к небу, маленькая девочка ещё долго будет перечислять то, чего «больше никогда не будет делать в этой жизни…».

И вновь в луче прожектора на верхней площадке в белом одеянии появляется женская фигурка, небесный ангел, она же Мать (Ольга Лаврентьева) которая, видимо, по задумке режиссёра, всё время незримо взирала с небес за происходящим. Эта финальная сцена возвращает нас к прологу, закольцовывая спектакль умиротворительной колыбельной, написанной композитором Сергеем Шичкиным на стихи Константина Бальмонта, обещающей нам успокоение и сладкий сон. А мне вспомнились строчки другого поэта-символиста, Вл.С. Соловьева, которые, на мой взгляд, рифмуются с пережитым мною эмоциональным потрясением: «Бессильно зло, Мы вечны, с нами Бог!».

Следующей работой А. Осипова стал спектакль «Кабала святош» по пьесе М.А. Булгакова, премьера которого состоялась 17 февраля этого года на сцене Лицейского театра. Выбор этой пьесы для Алексея, по его собственному признанию, был не случайным, поскольку давал возможность прикоснуться сразу к двум самым любимым его авторам и равновеликим творцам – Булгакову и Мольеру. Интенсивно, от постановки к постановке осваивающий элементы профессии, молодой режиссёр вполне логично подошёл к развёрнутой театральной форме, могу предположить, что у него к этому моменту уже сформировалось «воображение на целое».

Замечу: несколько премьерных показов спектакля сопровождались оглушительным зрительским успехом, а омские журналисты уже успели назвать спектакль «хитом» сезона. Думаю, имеет смысл разобраться и понять слагаемые этого успеха. В новом спектакле Алексей Осипов уверенно продемонстрировал свои лидерские качества. Одной из важнейших задач профессии режиссёра является умение собрать команду единомышленников и, воодушевив всех участников своим творческим замыслом, повести за собой. В этом плане успех новой постановки – несомненная заслуга всего творческого коллектива, где собралась блестящая команда: художник по костюмам М. Шипова, художники-декораторы М. Шипова, О. Дагаева, Т. Игнатьева, композитор С. Шичкин и хореограф И. Горэ, художник по свету Д. Чешегоров. Каждый внёс свою лепту в успех постановки. Кстати, и на сей раз Алексей Осипов выступил не только, как режиссёр, но и как художник-постановщик спектакля. И это уже не случайное совпадение, а, пожалуй, сложившаяся традиция. Придумывая визуальный образ спектакля, он очень тщательно выверяет цветовую палитру и световую партитуру будущего спектакля. Подобранные сочетания цветов, их интенсивность и оттенки, усиленные струящимися световыми потоками, создают неповторимую атмосферу различных мест действия – от закулисья Пале-Рояля с его блестящей мишурой и залитой огнями приёмной Короля до сумрачного полумрака каменного подвала Кабалы Священного писания. В сценах с участием святош общий чёрный фон контрастирует с красным светом, и возникающий от этого сочетания траурный колорит порождает таинственную мистическую атмосферу. А сочетание красного и чёрного цветов в костюме главного врага Мольера маркиза де Шаррона, архиепископа Парижа (Иван Пермяков) означает не только траур, но и олицетворение силы и несокрушимой уверенности власти. По такому же принципу контрастных сочетаний цвета и света решаются многие драматические сцены спектакля. Так, сгущённый синий свет трагически оттеняет смертельную белизну нательной рубашки Мадлен (Дарья Оклей и Дарья Мегдан), возведённой в последней сцене на возвышающийся чёрный подиум, как на Голгофу.

С композитором Сергеем Шичкиным Алексей Осипов сделал уже не один спектакль и надо полагать, нашёл полное творческое взаимопонимание. Для спектакля «Кабала святош» композитор пошёл, по его собственным словам, на творческий эксперимент, прибегнув к возможностям авангардной музыки, добавив в звучание музыкальных тем усиленную ритм группу. Именно постоянно пульсирующий ритм цементирует спектакль и движет действие в сторону нарастающего напряжения. А теперь представьте себе весь этот яркий, красочный, чувственный образно-эмоциональный каркас спектакля, наполненным живой актёрской игрой, с безудержными страстями и эмоциями. Думаю, это стоит увидеть своими глазами!

Спектакль, судя по всему, задумывался на актёрскую индивидуальность Николая Пушкарёва. Перед нами Мольер в зените своей славы и накануне женитьбы, одержимый безумной страстью к юной Арманде (артистки Фариза Баткина, Светлана Позднякова). Действительно, веришь и сочувствуешь Мольеру, ему есть от чего потерять рассудок – настолько хороша, раскованна и маняща в дерзком своеволии эта юная особа. Правда, роковые последствия этого шага откроются Мольеру гораздо позднее, спустя многие годы. А пока мы становимся свидетелями трагедии Художника, всю жизнь боровшегося за право говорить о самых животрепещущих проблемах своего времени, а вместо этого вынужденного идти на компромисс, чтобы снискать расположение церкви и короля (Евгений Точилов). Да, такова была во все времена суровая расплата за талант и право говорить своим голосом. Но даже осознание Мольером на пороге смерти суровой правды, настигшей его в виде неумолимого Рока, и, как следствие, – чувства трагической вины, отнюдь не делают из него безвольной игрушки в руках Судьбы. До последнего вздоха Мольер остаётся Художником и Творцом, даже самой смертью утверждая жизнь и творческое бессмертие. И в этом – момент истины, сопоставимый по масштабу с античной трагедией греческого образца, к которой подводит нас финал спектакля и мощная актёрская и мужская харизма Николая Пушкарёва – Мольера.

В целом спектакль получился зрелищным, ярким по форме, глубоким и пронзительным по содержанию, и, я уверена – обретёт долгую сценическую жизнь.

Любовь Колесникова

«Омск театральный», №49 (71) / август 2023