Режиссера-педагога Драматического Лицейского театра Евгения Бабаша можно отнести к числу тех, на ком театр строился, формировал свое лицо и понимание творчества. Много лет он оставался ведущим артистом, пока в конце концов не ушел, решив, что пришла пора что-то менять в своей жизни и искать новый путь. «Театр — это наркотик, от него не так просто освободиться», — говорил Бабаш даже в тот период, когда театр перестал играть в его жизни главную роль. И вот спустя некоторое время Евгений снова вернулся в Лицейский. В  другом статусе, с другим опытом и видением творчества. Уже шесть лет он является наставником молодых ребят 13-18 лет. За это время в афише театра появилось несколько спектаклей, которые Бабаш поставил как со своими подопечными, так и с основной труппой.

 

Нельзя не отметить того факта, что ни одна премьера Бабаша не осталась «проходной» и незаметной. Последние два года на фестивале «Неделя экспериментального театра» в Омске его постановки получали исключительно Гран-при — сначала «Путешествие Герды», а затем и «Ощущение Бороды». Кстати, именно Евгений Бабаш стал режиссером праздничного вечера, посвященного 20-летию Лицейского театра. Последняя новость – недавно Евгений принял участие в лаборатории «Молодые режиссеры — детям», которая была организована московским РАМТом и прошла на площадке Иркутского областного ТЮЗа имени Вампилова. Участие оказалось продуктивным: его эскизная работа предложена к постановке в Иркутске.

Бывший актер, а ныне — режиссер-педагог Лицейского театра Евгений Бабаш рассказал «Омской музе» о том, как артист стал режиссером, а режиссер — педагогом, превратившим театр в персональную йогу.

 

— Когда-то ты был в Лицейском ведущим актером. Сегодня ты режиссер-педагог, работающий с детьми. Актерство — в прошлом?

— Актерских амбиций у меня нет, разве что пошалить захочется. Наиграться я вполне успеваю во время репетиций. Вспоминаю свои роли и понимаю, что недоволен ни одной работой. Сейчас я вместе с ребятами пытаюсь на ощупь найти свой театр. Я благодарен художественному руководителю Сергею Тимофееву, что шесть лет назад он позвал меня в Лицейский и дал карт-бланш. Только сейчас до меня начало доходить, что такое режиссура. Сложная профессия. Синтетическая. Поэтому нравится.

— Последние пару лет главные награды фестиваля «Неделя экспериментального театра» — у твоих спектаклей. Это прибавляет уверенности?

— Прибавляет. Теперь у меня есть своя «маска» — Гран-при за спектакль «Ощущение Бороды». Пока не золотая, но для меня не менее ценная и очень стильная. Елена Ласкавая — педагог «Щуки», актриса и режиссер, Андрей Сидельников — главный режиссер Иркутского ТЮЗа — неожиданно для меня достаточно высоко оценили режиссуру спектакля. Но вместе с похвалой чувство удовлетворенности не пришло. Скорее, наоборот. Так что работаю.

— Но ты ведь чувствуешь, что твои постановки успешны, что зритель идет, билеты покупают, в городе говорят, интервью вот берут.

— Да, это, конечно. Но есть же и внутренние счеты с самим собой. С одной стороны, когда спектакль идет хорошо, я, бывает, вдруг ловлю себя на вопросе: «Кто это поставил? Это интересно!». А когда спектакль идет плохо, я тоже задаю себе вопрос, кто это поставил, и чувствую себя отвратительно. Мучает ощущение, что я что-то недоделал, недосказал, недообъяснил.

— Но ведь спектакль тем и ценен, что он живой и идет по-разному. Нельзя же закрутить все болтики накрепко…

— Всё можно! Но этот секрет я пока не знаю: чтобы и спектакль был живым, и болтики были закручены.

— Можно сказать, что ты поселил в Лицейском театре дух экспериментальности, чего раньше практически не было. Появились закрытые показы, какие-то пробы, которые так и называются — «пробы». Это прижилось?

— Это не специально. Я просто не умею по-другому. Для меня это естественное состояние. И лучший инструмент познания. Хотя я сам редко употребляю слово «эксперимент». Мне ближе более художественный словарь: пробы, эскизы, этюды. Насчёт прижилось ли в театре, не думал. Да и зачем что-то «приживлять»? У каждого своя «кухня». Любой театр обязан находиться в состоянии поиска, а какими способами он это делает, не так важно. Например, «Ивонна, принцесса бургундская» по Гомбровичу в постановке Сергея Тимофеева в Лицейском – тоже в определённом смысле эксперимент, шаг театра в новом направлении.

— Приглашение в Иркутск на лабораторию режиссеров стало одним из «последствий» твоего показа «Ощущения Бороды» на «Неделе экспериментального театра» и высоких оценок членов жюри. Для эскиза ты взял как раз «Ивонну». Любопытный выбор…

— Я никогда не участвовал ни в чем подобном и считаю, что периодически нужно делать то, чего ты не умеешь или не делал раньше. Видимо, лаборатория стала очередным таким моментом. Выбор «Ивонны» почти случайный. Читал одно, хотел другое, выбрал третье. Хотя пьеса очень нравится. И я совершенно не знаю пока, как её ставить. Она очень сложна и многовариативна.

— Сейчас ты работаешь над новым спектаклем. Что это будет?

— Пока не хочу говорить.

— Про что?

— Про любовь. Конечно, в каком-то смысле все истории про любовь. Но здесь она — непосредственный объект исследования. Любовь совсем не такая, какой мы хотим видеть ее. Она неправильная, кровавая, истеричная. Без правил, без понятий «хорошо» — «плохо». И без нее никак. Без нее это планета роботов. Мертвый мир.

— Интересно ли это для профессиональной учебы артистов? Мастера театра говорят, что учиться нужно на классике, чтобы потом иметь инструменты для работы с такими вещами.

— То, что мы взяли в работу, и есть классика европейской драматургии. Конечно, всё достаточно сложно: и ритмически, и лексически. Вот и научимся, если чего-то пока не умеем. Тема душу греет, значит, будем разбираться, посмотрим, что получится. У меня нет какого-то устоявшегося метода работы. Не знаю заранее, как буду работать в следующий раз над новым спектаклем. Читаю и откладываю, жду своих реакций, откликов. Если что-то сильно цепляет меня, иду с этим материалом к артистам, смотрю, что происходит с ними, как они реагируют. От их реакции выстраивается способ работы, а учеба происходит сама по себе, наверное.

— Этим летом ты набрал совершенно новую студию. Прежние ученики после пяти лет занятий разошлись. Не обидно терять тех, кто мог бы стать неплохим актером? И вообще, столько было вложено сил, нервов, опыта, и в итоге все надо начинать сначала…

— Не обидно. Я не считаю, что кого-то или что-то потерял. Пять прекрасных лет ни у меня, ни у ребят никто не отнимет. За это спасибо. И кое-кто из них продолжает играть в наших спектаклях. А некоторые, надеюсь, станут хорошими актёрами, но уже других театров. Сейчас новая студия. Пришли другие люди, не похожие на тех, которые занимались до них. Может быть, потому что я сам изменился за это время. Подобное тянется к подобному.

В первой студии были умные, красивые, интеллектуальные ребята, с которыми мы много чего «натворили», и все они как на подбор были «мозговички». Новый набор оказался каким-то хаотичным. На просмотр их пришло больше, чем было нужно. А я как раз занимался подготовкой юбилейного вечера для театра, и времени на каждого просто не было. Я попросил их сразу сделать показ. И они сделали! Я никого не отсеял и оставил всех, не разбирая, «кто из них умный, а кто – красивый». И не ошибся.  Сегодняшняя моя студия, которую я очень люблю, — это такой мини-заводик, где всё достаточно самоорганизовано, но «болтики крепко не закручены». Я с ними дружу. Недавно я понял одну вещь. Я знаю, что йога — не просто физическая гимнастика, а духовная практика, необходимая, чтобы восстановить свою собственную связь с чем-то высшим. Слово «йога» и переводится как «единение», «упряжка», «соединение». Так вот для меня репетиция — это персональная йога. Процесс связи с миром, который легко подхватывают мои студийцы. Со взрослыми этого добиться намного тяжелее.

— В чем для тебя легкость общения с этим возрастом?

— Мне нравится, что в свои 13-18 лет они еще открыты миру. У них нет барьеров в голове, нет страхов. Да и об актёрском мастерстве они ничего не знают. Их не пугают термины «сверхзадача», «действие», «техника» и так далее. В отличие от «мастеровитого» артиста, они просто выходят на сцену и играют. В конце концов, смысл театра – игра, именно этим они и занимаются. Опытный артист похож на сороконожку, которой рассказали, как она ходит. И даже кружку вынести на сцену просто так он не может без рассуждений на тему психофизики и мотивации.

— Родители не ставят тебе в укор, что ты пытаешься «воспитывать» чужих детей, не имея своих?

— Иногда возникают такие разговоры, мол, вот когда у вас будут дети… Но я уже шесть лет как «многодетный». К своим я бы относился точно так же.

— Какой твой главный вывод за шесть лет работы с этой аудиторией?

— Никаких главных выводов нет. Просто стал понимать, что важно заинтересовать не актера, а человека. Надо возбудить в нем любопытство к себе и к тому, что вокруг. Каким образом ты добьешься в нем этого импульса – как раз один из секретов хорошего режиссёра. Главное, чтобы он захотел узнать что-то новое. От этого театр становится только интереснее. Вернее, это и есть театр.

 

Валерия Калашникова

«Омская муза», №3 (38) / декабрь 2014 г.