В минувшее воскресенье в Лицейском театре состоялся концерт известного в омской рок-н-ролльной тусовке автора и исполнителя песен Сергея Колмогорова, более известного под псевдонимом Мацтук. Последний раз Мацтук пел в Омске около пяти лет назад, специально прилетев для вы­ступления из Питера, куда он много лет назад переехал из родного Омска. Однако и после такого перерыва Мацтука не забыли — концерт прошёл с аншлагом. Рабочим Лицейского даже пришлось устанавливать дополнительные стулья, потому что 70 кресел не смогли вместить всех желающих.

— Ты уже много лет не по­являлся на омских площад­ках т вот выходишь на сцену без привычных длинных во­лос. С чем связана смена имиджа?

• Волосы я состриг потому, что они перестали виться, шелковиться и расти. И вообще,
  надоела кудрявость.
• Почему для концерта выбрал театральную сцену?
• Это просто работают ста­рые связи. Пора было заявить о себе, раз уж так надолго мы с женой задержались в этом городе. А новый режиссёр в те­атре довольно либерален и допускает расширение рамок и форматов, поэтому и получи­лось так, что концерт прошёл на сцене Лицейского театра. Хотя мне было сложно преодо­левать магнетизм театра, чув­ствовал себя во время концер­та не совсем в своей тарелке.
• Я что-то не понял про «надолго задержались». Разве вы сейчас живёте не в Питере?

Уже три года в Омске. Ког­да мы с женой Галей узнали, что у нас будет дочка, так всё быстренько в Питере поброса­ли — и в Омск. Солнечных дней-то в году здесь больше и не­движимость дешевле. Соци­альные вопросы в чужом городе очень остро встают, когда у тебя появляется малыш: про­писка, больница и так далее. А Омск, какой бы он ни был, го­род родной. Сейчас дочке три года, она уже способна ко вся­ким передвижениям, и я тоже стал вылезать из своей берло­ги. Кстати, и у неё вызревает музыкальный проект. Когда ей было три месяца, мы с ней пер­вую песню записали. Она там выводила «гули-гули», а я на камеру записывал, потом на музыку наложил. Получилось очень интересно.

• То есть ты в ближайшее время планируешь дочь на сцену вывести?
• Ну, может, не совсем в бли­жайшее. Прежде чем её пока­зывать, надо о себе напомнить.
• А с каких трудов ты жи­вёшь? Я ведь так полагаю, что музыка тебя не очень кормит?
• Да я много чем занимаюсь, практически всем, чем может заниматься художник: дизайн, дизайн, дизайн. Прав­да, в Омске особого спроса на это нет, и приходится ска­кать, как бешеному коню, хва­таясь за всё.
• И давно ты стал худож­ником?
• А как в Питер переехал.
• Кстати, а почему уехал из Омска?
• В Омске мы в определён­ный момент остались ни с чем, лишились квартиры, всего. Это был переломный момент в на­шей с Галей жизни. Мы лиши­лись тогда даже поддержки. Близкие люди не смогли нам помочь. На помощь пришли люди со стороны, которые и ста­ли нашими друзьями. Мы тогда покрестились, обвенчались, и после этого нас, словно пробку из шампанского, выбило из нор­мальной жизни. Началась вдруг такая круговерть, нас долбаси-ла жизнь со всех сторон. Было такое состояние, будто мы — пти­цы, которым лететь и лететь, и дай-то Бог где-нибудь призем­литься, и чтобы там был наш дом. В Питер мы уехали не зачем-то, а только для того, чтобы как-то продолжать жить дальше. Там, вдали от родного города, преж­ний Мацтук и исчез, а появился ли новый — я ещё не знаю. В Питере первое время мы про­сто отходили от человеческой подлости и обмана.

— А чем ты там занялся, в незнакомом городе?

— Да поначалу я ничего не хо­тел — ни петь, ни свистеть. По­том жена меня начала теребить. Занялся лепкой из глины, по­том живописью, начал давать небольшие выступления в клу­бах. Работал с разными коллек­тивами звукорежиссёром. Я же в Омске до отъезда был диджеем, зарабатывал на жизнь этим, а когда приехал в Питер, то за диджейство мне предложили в три раза меньше, чем в Омске, пришлось себе новую профес­сию искать. Вот! А незадолго до возвращения в Омск у меня и в питерской музыкальной среде стали расклеиваться отношения. Я бросил пить и курить, что ста­ло вызывать всякие подозре­ния, меня перестали приглашать на тусовки. А ведь в артисти­ческом деле всё держится на личных связях, постоянном об­щении. С одной известной группой (не буду её называть) начал работать в качестве во­калиста, но быстренько сделал оттуда ноги. Ребята живут в по­стоянном наркотическом сне. Я же, наивный, думал, что питер­ский клуб «Грибоедов» так на­зван в честь писателя, а там реально зарплату грибами пла­тят, не опятами, конечно.

• У тебя же, если не оши­баюсь, техническое образо­вание?
• Я закончил омский поли­тех, факультет холодильных ма­шин. Но что-то холодильники меня не грели, и через полгода после окончания института я уже никуда на работу по спе­циальности устроиться не мог, потому что ничего уже не по­мнил. Сходил в армию. Вернул­ся — и снова собрал ансамбль,

—  Тебе сейчас тридцать пять. Что-то изменилось в тебе за эти годы, с тех пор, как ты спел свою первую песню?

— Изменилось за последние три года. Я стал отцом. А это требует какой-то материальной базы, которой я по своей малозаземлённости до сих пор особо не выстроил. С другой стороны, не хочется прощать­ся с творчеством, зарывать весь наработанный материал. И  выхода из этой ситуации я пока не вижу. Метания продол­жаются, но с мечтой реализо­вать себя в музыке я не рас­стаюсь. Не думаю, что каждый десятый может делать то же, что и я.

• А каким должен стать мир вокруг тебя, чтобы твои пес­ни стали востребованы ши­рокой аудиторией?
• Мир не изменить. Это дан­ность. Продюсер мне нужен. При существующих маркетин­говых технологиях вполне мож­но сделать моё творчество во­стребованным. А порядок ве­щей неизменим. Нужно менять себя самого.
• Но ведь ты родился в од­ной стране — Советском Со­юзе, теперь вот живёшь в Российской Федерации. Значит, что-то вокруг всё же меняется. Или ты до сих пор стоишь на позиции, озву­ченной в твоей старой пес­не «Комиссары»: «Мы не обидим даже мухи, мы не пойдём воевать»?
• В этой песне я весь. Я её написал во время службы в Читинском военном округе. За всё время, что я проходил в лейтенантских погонах, я ни разу не выстрелил из оружия. Состоял я там на должности начальника оркестра. Как-то так меня угораздило. И настолько я пропитался армейской дей­ствительностью, что и написал «Комиссары идут на войну». Не считаю, что человек имеет пра­во стрелять в другого человека пусть даже ради самых высо­ких целей. Исключением может быть для меня, только когда кто-то будет угрожать моим близким.
• По ушедшей юности не тоскуешь?

— Нет. Вспоминаю то время фрагментарно. Как-то больше в моём сердце тоски по мне в возрасте десяти-двенадцати лет, по тому времени, кода мороженное было по восемь копеек в стаканчике, пирожное по двадцать две напротив шко­лы, кекс — шестнадцать копеек, булка хлеба двадцать. Ощуще­ния, которые идут из того вре­мени, мне сильно душу греют.

• Скажи, твоё поколение 35-летних что-то может ска­зать тем_у кто идёт следом или это потерянное поколение?
• Конечно, может. Просто наше поколение слишком силь­но разметало. Настолько мно­гоярусно все разлеглись по жизни в этом возрасте. Кто-то на позиции олигархов, а кто-то до сих пор не может на ра­боту устроиться. Но поколение рождённых с 1970-го по 1973 год должно внести неоценимый вклад в развитие человечества. Те, кто увлекается эзотерикой, знают, что 1972 год — год звёзд­ного посева. Люди, которые рождались в это время, вооб­ще не должны были родиться. То, что мы родились в это вре­мя, не могло не повлиять на нас. И дети, которые рождаются у людей моего поколения, — не совсем обычные дети. Это дети индиго, которые в отличие от нас знают, зачем они пришли в мир. Мы всё мечемся, ищем смысл, а они его уже от рож­дения знают.

Беседовал Василий МЕЛЬНИЧЕНКО

«Ваш Ореол», 16 января, 2008 г.