Лицейский театр — уни­кальный театр. Аналогов у него нет. В основном дети играют в рамках художе­ственной самодеятельности и на ее уровне. А таких теат­ров, где дети работают, как профессиональные актеры, в профессиональном театре – с декорациями, выстроен­ным светом, звуком, с про­граммками — таких театров нет ни в Москве, ни в провинции.   Есть   прекрасные детские театры, но они не организованы как театры.

Вообще я бы не делил ис­кусство на провинциальное и столичное. Я бы утверждал, что либо есть искусство, либо его нет. Нередко мы сталкиваемся с ситуацией, когда искусства нет. А есть некие учреждения, играю­щие спектакли, есть фор­мальные признаки театра и искусства, а сущности — нет.

Поэтому для меня театр, работающий в провинци­альном городе, не является чем-то, требующим снисхо­дительного отношения. Мне важно убедиться в его уровне.

Мне кажется, что Лицей­ский театр в Омске очень интересно придуман. Когда в основе театрального дела лежит не указание сверху, не какая-то стандартная модель, которая утвержде­на и распространяется по­всеместно, а некая игровая идея — вот здесь придуман­ная, на почве культуры это­го города…

Сначала я представлял себе Лицейский театр как какую-то художественную форму воспитания детей и подростков, талантливых в области театра. Ведь наше общество иногда… пугается подобных детей. Поскольку маленький ребенок, отлича­ющийся сценическим талан­том — это уже не маленький ребенок. У него уже такое содержание, в такой вырази­тельной форме, что у педа­гогов, у родителей, у какой-то части общественности по­рой возникает… ужас. Между тем, когда ребенок талантли­во играет на музыкальном инструменте или талантливо рисует, талантливо танцует — это ни у кого не вызывает ужаса, только восторг. Но ре­бенок, который владеет про­фессиональными навыками актера, владеет телом, ре­чью, внутренним ритмом, владеет психологическим аппаратом и способен на сцене организовать свое бы­тие в образе, в роли, а не в очаровательном детском кривляний, которое может вызвать только умиление — «мой-то, мой!… лучше всех!» — этот ребенок уже уникум.

Мы провели недавно фе­стиваль детских музыкаль­ных театров. Так там один детский театр, который даже базы своей не имеет, пока­зал «Сказку о царе Салтане» — это был такой уровень искусства театра, такой уровень иронии, самостоятельной трактовки, причем не в словесном перетолковании  первоисточника, а в игровой стихии… Наше Министер­ство образования сразу реа­нимировало старый тради­ционный принцип — «запре­тить». Сначала, дескать, при­кроем, а потом пообсуждаем. И если придем к выводу, что это хорошо — откроем опять. Так, на всякий случай. Причем это ведь все хоро­шие люди были — из Мини­стерства образования, кото­рые искренне хорошо ко мне относятся и были благодар­ны за то, что я их, так ска­зать, развенчал… Но я сей­час говорю не о себе, а о том, что талантливое актерс­кое бытие в детском или юношеском возрасте — это наиболее сложная, наиболее недоступная область творче­ства. И театр, который за­нялся воспитанием ребенка, подростка, молодого чело­века до содержательного, умелого, тонкого, интелли­гентного актера — такой те­атр уже благороден. В Ли­цейском театре — в его младшей, старшей, средней груп­пах — меня поразило прежде всего то, что во всех возрас­тах я увидел именно дости­жения в профессии. И это было бы мало, но есть дос­тижения в области понима­ния, в сфере духовной.

Сегодня я увидел этот те­атр уже в другом качестве, и мои требования к нему неиз­меримо усложнились. Рань­ше было гораздо больше умиления, удовольствия от самого факта: сколько та­лантливых детей! Сегодня передо мной абсолютно профессионально организо­ванная труппа и профессио­нально выстроенный театр, который совершенно конку­рентоспособен, который от­личается репертуаром, со­ставом и возрастом участни­ков, миропониманием… И такое мое отношение к это­му театру, конечно, не ис­ключает каких-то негативных моментов в восприятии тех или иных деталей в его спек­таклях и откровенного про­фессионального разговора об этом.

В Лицейском решена еще одна проблема – самая большая проблема русской национальной сцены на про­тяжении многих десятиле­тий. Ведь у нас актер посту­пает на сцену в возрасте, когда он уже должен быть кем-то. А он обретает само­стоятельные роли где-то к 20-25 годам. Это возраст зрелого человека. Нелишне напомнить, что раньше неко­торые в этом возрасте уже погибали, оставив огромное художественное наследство, войдя в историю. Молодые люди 25-летнего возраста — это основная сила театра, они могут все (если они та­лантливы). Но в Лицейском театре актеры начинают зна­чительно раньше и они го­раздо ближе — духовно, фи­зически — к тому материалу, который ложится в основу спектакля. Это и состояние духа, и состояние тела, чер­ты лица и… отсутствие дру­гого опыта. Потому что когда в глазах актрисы, играющей ребенка, читаешь вполне зрелый женский опыт, то, как бы мастерски она не играла, ты понимаешь, что здесь есть какая-то искусствен­ность, что она творит только мастерством и опытом. Здесь, в Лицейском, у меня доверия гораздо больше, потому что опыт другой – в этих глазах, абсолютно сме­ло распахнутых, не спрятан­ных под гримом. Та свобода, когда человек не стесняется своей наивности, не смущен тем, что он чего-то еще не умеет и тратит свои профес­сиональные ресурсы на то, чтобы максимально прибли­зиться к образу.

Кроме того, социальное положение профессиональ­ного артиста таково, что он себя… подпитывает разны­ми способами. Отсюда про­блема личной жизни актера, то, как он с собой обращает­ся, пьет или не пьет, курит, не курит — все воздействует на его выразительные сред­ства, на его аппарат — он не прозрачен. А артисты этого театра прозрачны, и само это качество уникально, оно, как мне кажется, носит худо­жественно-профессиональ­ный характер. Это потом придут и возраст, и опыт, и для них наступят очень труд­ные времена, когда нужно будет искать себе место в каком-то подобном театре.

Такие театры, как Лицей­ский, нельзя копировать, нельзя размножать и созда­вать в каждом районе — это уже будет массовая культу­ра. А здесь занимаются про­фессионально-художествен­ным творчеством. Юные ак­теры попадают в такую об­становку, когда они должны больше отдавать, нежели по­лучать. Но то же самое и в музыке, и в балете — везде воспитывают очень жестко: «Ты хочешь овладеть искус­ством — умей быть самоот­верженным». И эта труппа самоотверженна, она умеет отказываться от каких-то жизненных удовольствий ради искусства.

И еще одна особенность актеров Лицейского — их нравственность выше, чем «среднестатистическая» про­фессиональная нравственность нашего российского театра, который сегодня, особенно при том, что в нем много честных прекрасных художников, нацелен на две вещи: первое — заработать, и второе — создать реперту­ар, благодаря которому все актеры были бы заняты и, следовательно, тоже могли бы что-то заработать. Театр коммерциализировался. А Лицейский театр, и это со­вершенно очевидно, — не коммерческий. Они не ста­вят перед собой такие цели, хотя деньги им, конечно, не помешают. Когда этот театр уподобится другим и все силы бросит на чистое зара­батывание денег, то он мно­гое утратит — это отразится даже в глазах…

В. Калиш

«Московский комсомолец», декабрь 2000 г.