Можно пригласить вас в театр? Замечу сразу: это очень небольшой, очень молодой театр, ему всего пять лет. Пять театральных сезонов. У него нет громких имён, побед и солидных гастрольных афиш. Это очень яркий, необычный и… честный театр.

Придя сюда однажды из праздного любопытства, я поняла, что вернусь ещё. Потребовалось время, чтобы, вживаясь в этот камерный, хорошо выстроенный живой организм, понять  главное…

Зачем существует этот театр? И чему он учит своих детей? Помните сказку об отчаянном человеческом детёныше  Маугли? О благородных и подлых зверюгах,  населяющих джунгли? О преданности, любви и дружбе?

Увы, да простит меня театр! Но старая, хорошо известная сказка  как нельзя лучше высвечивает всё, что происходит здесь. Только звучать она начинает по-другому.

Итак, место действия — муниципальный Лицейский театр.

Момент действия — последняя премьера сезона: спектакль «Скифы» по произведениям Александра Блока.

 

Действующие лица…

АКЕЛА

Он потрясающе артистичен. В лю­бой обстановке. Даже без атрибутики театра. Подтянут, спокоен, галантен. Слегка ироничен.

— Так как ты меня пропишешь в статье? Акела? Что, я уже промахнулся?

Вадим Станиславович Решетни­ков — основатель и бессменный ре­жиссер Лицейского театра.

Идет репетиция спектакля. Алек­сандр Блок, «Скифы». Маленький зал театра погружается во мрак. И вдруг красные вспышки света… рваная нить музыки… Молодые тела акте­ров, словно сошедшие с картины Пи­кассо. Речь… Жесты… Глаза.

Решетников нервничает. Вскаки­вает, снова садится. Кричит. Замира­ет. Тяжело дышит, выбегает на сцену и снова возвращается в зал. Такая энергетика, что сидеть рядом просто невозможно — кажется, что снесет…

• Ну как? – вдруг поворачивается он ко мне.
• Предупреждать надо… — ошарашено бормочу я.

— Угадал? Попал? Да?..

После репетиции:

• Вадим Станиславович, Блока как-то подзабыли сейчас. Был проблеск, как ни странно, на эстраде: Кристина Орбакайте спела «Вербочки». И вдруг — «Скифы». Почему?
• Ты же сама видишь: это наш день. Наш даже хуже. Тогда Бог был. И потом… тяга к возвышенному, поиск Прекрасной Дамы — все равно это у нормальных людей сохранилось.
• Как изменился ваш театр за последние годы?

— Театр растет. В нем осталось совсем немного детей из 66-го лицея. Теперь здесь играют дети и молодежь со всего города, из пригородов. У нас в общей сложности 120 постоянных артистов, есть еще и «плаваю­щий» состав, а всего 220 человек. Младший состав, средний и стар­ший. Проходят занятия танцами, пла­стикой, речью. Дети получают здесь такое же образование, какое получил я в театральном училище.

• Ребята проходят конкурсный от­бор?
• Да… Мы обязаны держать уровень. Ведь у нас все время аншлаги, все больше людей приходят через «кассу»,
• Возраст артистов как-то ограни­чивается?
• Здесь есть одно ограничение. Начинает человек уставать (а ведь у наших ребят нагрузки профессиональных актеров) — появляется опасность «замастериться», и когда она возникает — нужно уходить.
• Я знаю, ваши «дети» общаются друг с другом и в нерабочее время. Театр напоминает некий клуб, им хо­рошо здесь. А дальше? Они выраста­ют, уходят…
• Понимаешь, я всячески отговариваю их от дальнейшего занятия театром.
• Почему?
• Еще долгое время в России это занятие будет малопочитаемым. Артист — это или властитель душ, или клоун. Так вот сейчас — клоун. В рос­сийские театры пришло новое поко­ление администраторов. Для них театр — это средство зарабатывания денег. Они артистов изматывают. Если ведущий актер театра играет по 20 спектаклей в месяц, то чем он играть будет? У него что, есть возмож­ность расти?

А наши дети… Здесь мы даем им все, что только можно дать. Ты по­смотри: у них лица другие, глаза… (Лица Решетников действительно подбирает с дотошность режиссера немого кино — Т.П.). Учителя прихо­дят сюда и говорят, что не узнают своих учеников.

Ты понимаешь, есть только два пути: или путь к Богу, или путь к дья­волу. Что серьезного сейчас может сделать театр? Указать на возмож­ность выбора. Если дети все время там, на улице, то они воспринимают жлобство как единственную форму существования. Сейчас даже слово «нравственность» вызывает какие-то игривые чувства. И мы обязаны ска­зать, что Бог все-таки есть. И что вы­бор есть. Среднего пути нет. А вооб­ще театр… он ведь чем меньше ну­жен — тем больше нужен.

• Есть ли подобные театры у нас в стране и за рубежом?

— У нас — нет. А на Западе и быть не может. Там и детей по другому воспитывают,  даром душе столько времени не посвящают.

К разговору присоединяется Еле­на Владимировна Попова (самый очаровательный из возможных ди­ректоров театров):

• У нас театр маленький, зал на 75 мест. Естественно, окупить себя мы не можем. Единственный выход — ис­кать спонсоров. И нам стараются по­могать — кто чем может. Благодаря этой поддержке мы за сезон ставим уже вторую премьеру.
• Кто еще занимается с ребятами? — спрашиваю Решетникова.

— Мы с Верой Канунниковой — ста­рая гвардия. Есть еще режиссеры Гончарук, Тимофеев, Зина Костикова. Есть балетмейстер, педагог по вокалу. Здесь вообще достаточно активная жизнь протекает.

 

БАГИРА

Мы с ней знакомы давно. Когда-то я тоже была такой, как эти ребята. Помню, как она вошла в класс — нарядная и великолепная. Она расшевелила нас своим смехом, тормошила, заставляя проделывать монотонные речевые упражнения. И требовала, чтобы мы показали ей са­мих себя. «Цыплята, — смеялась она, — где ваши мозги?» И когда уже все были очарованы, я продолжала «ку­саться». На экзамене нужно было чи­тать прозу. Куражась, я выкопала но­веллу какого-то жуткого китайского писателя. Реакция ее была королевс­кой: «Ну что ж, цыпленок, будем ра­ботать». Мы репетировали, все боль­ше вгрызаясь в странный текст, и только упрямство не позволяло мне сдаться…

А потом она незаметно «подвела» меня к Паустовскому:

— Девочка моя, послушай: «Ручьи, где плещется форель…» Это — твое.

Сколько же прошло времени, Вера Георгиевна Канунникова? Вы опять учите новых детенышей, и я не­вольно начинаю ревновать.

• Ты знаешь, у меня ведь кризис был, жуткий. Вадим вытащил меня, пригласил работать в свой театр.
• Трудно работать с Решетниковым?
• Трудно. Мы долго притирались. Он ведь может накричать, а потом встать на колени и попросить прощения. Но у него есть одно важное качество: он порядочен.
• Ваши лицеисты, какие они?
• У них кровь другая. И это, если нет толстой шкуры, заражает момен­тально. Сюда ведь приходят разные дети. И только со временем начина­ешь видеть плоды своей работы. Пусть небольшие, но это уже что-то. Когда, например, обращают внима­ние, что у нас дети хорошо владеют речью (а этим занимаюсь только я). Почему их тянет сюда? Ни к же­лезкам, ни к кнопкам, а к перу, кис­тям, театру? Это то, чего требуют их души.

— А почему вы с Решетниковым от­говариваете ребят от «взрослой» театральной жизни?

• Понимаешь, Наташа, я скажу тебе так: если человек проживет какое-то время и поймет, что без театра не может — тогда ничего не поде­лаешь, нужно идти в профессию. У нас были ребята, которые уехали учиться мастерству в Новосибирск, Екатеринбург, Моск­ву. Это те, кто идут напролом.

—  Вы  играете замечательные романтические пьесы. И вдруг   «Комок»…

— Да, это тяжелая пье­са.     Но как   без      этого можно воспитывать ребят? Они  же  это видят! Значит, надо поставить и сыграть спек­такль  так,   чтобы после него не удавиться хотелось, а пришло бы понимание, что это мы сможем пройти.

Меня пугает другое. Во-первых, черносотенцы. Ну, этих уже не пере­делаешь. А во-вторых, старики… Когда они начинают ругать молодежь, которую сами же и воспитали — это страшно. Они ведь ненавидят моло­дых. Ненавидят друг друга. Так и хо­чется крикнуть: «На что вы тратите оставшиеся годы и силы?!».

А ребята… У них есть одно потрясающее качество. Они молоды. Они все по-другому воспринимают. Вообще все легче зарубцовывается в молодос­ти. И ей свойственно мечтать и ждать.

БРАТЬЯ МАУГЛИ

Они очень разные — ребята Ли­цейского. Многие из них рисуют, пи­шут стихи, музыку. Даже пробуют себя в журналистике и на телевиде­нии. Они все заслуживают особого рассказа.

Ребята удачно отыграли сезон. Прекрасно выдержали «экзамен по Блоку». Рядом с ними всегда замеча­тельные люди, которые не бросят их, не отвернутся.

Да, они подрастают. Старшие уже ершатся, спорят, иногда сознательно вызывая «вожака» на конфликт и уп­рямо отстаивая себя. Им уже тесно в верных, теплых ла­донях театра. Они выбегают из кру­га… и вновь воз­вращаются       к «вожаку». А он, повинуясь закону    своего мира, должен однажды от­пустить их навсегда. Тех, в которых уже   родился Человек.

«Звезды побледнели, — промолвил Серый Брат, нюхая    предрас­светный   ветер. — Где   мы   располо­жимся нынче? Ибо отныне мы идем по  новым  сле­дам».

Таша Папайя

«Московский комсомолец», № 23 / 17 июня 1999 г.