«А морковка-то была настоящая!». Какой суп привёз Нижний Новгород на фестиваль «ЧАТ»

В рамках V Всероссийского фестиваля моноспектаклей «ЧАТ» мы запустили спецпроект, в котором рассказываем, чем будут удивлять Омск театры из других городов.

О картофельном супе, разрыве шаблонов и неоднозначных реакциях зрителей мы поговорили с актрисой Нижегородского детского театра «Вера» Анастасией Дудоладовой.

— В чём философия вашего театра? И чем ваш театр отличается от других существующих?

— Мы театр для детей и молодёжи, в основном играем для детей. Если говорить о работе в Нижнем Новгороде, то наша отличительная жанровая черта — в основе наших спектаклей сказка. Неважно, играем мы для малышей или делаем спектакль для взрослых. Даже если это постановки по пьесам Шекспира, Чехова, Гоголя, всё равно ощущение веры в чудо и в то, что добро победит зло, всегда есть. Поэтому я говорю, что главная особенность наших спектаклей — возрождение сказки.

— У вас такое интригующее название моноспектакля «Картофельный суп» — это метафора или вы в действительности будете варить суп?

— Да, я действительно буду варить суп на глазах у зрителей и потом их угощать (улыбается).

— Расскажите подробнее о теме вашей постановки? О чём она?

— На самом деле форма кулинарного шоу — это только обёртка. Все маленькие, грустные и, возможно, трагичные истории, которые я рассказываю во время приготовления супа, превращают кулинарное шоу в спектакль — спектакль о хрупкости и быстротечности жизни. Я выступала с этой постановкой для разных возрастных групп детей и после спектакля задавала им вопрос: «Какой он: грустный или весёлый?». И мне отвечали: «И грустный, и весёлый». А я настаивала: «А чего всё-таки больше?». Ребята задумывались, но не могли прийти к однозначному ответу. Говорили, что: «Ровно пополам». Мне кажется, что это очень важно, когда с одной стороны дети выходят весёлые, довольные, благодарят, и в то же время я понимаю, что они уходят с каким-то багажом для размышлений. То есть это не просто кулинарное шоу — мастер-класс, чтобы научить детей готовить. Этим занимаются всё-таки рестораны, какие-то другие учреждения, но не театр. Мы взяли форму, которая даёт возможность подать сложные вещи легко и ненавязчиво.

— Чем «Картофельный суп» должен зацепить и заинтересовать современного зрителя?

— Этот спектакль очень простой, но в то же время состоит из настоящих «ингредиентов». Люди, посмотрев спектакль и наблюдая, как я на их глазах готовлю суп, потом подходят и говорят: «А морковка-то была настоящая!». Я отвечаю: «Конечно, настоящая!» (смеётся). Этот спектакль в какой-то степени ломает шаблон нашего восприятия — того, каким должен быть театр. Причём, когда удивляются взрослые, я понимаю, потому что у них в голове закрепилась определённая модель того, как происходит взаимодействие в театре; но когда удивляются дети, я осознаю, что и у них тоже уже есть определённый шаблон и представление о том, каким должен быть спектакль. И он в этот момент у них ломается, и тогда они понимают, что театр может быть очень разным. Мне кажется, что это интересно.

— А как выбирали произведение для моноспектакля, какой литературный фундамент лежит в его основе?

— Я давно хотела сделать моноспектакль для детей. И поняла, что не могу найти подходящую пьесу. В основном если делают, какие-то спектакли, то берут известные сказки или детские книжки и делают по ним инсценировки. Мне же хотелось взять за основу что-то другое. И когда я увидела спектакль в Германии по пьесе «Картофельный суп», я поняла, что вот это мне интересно, такая нестандартная форма нам нужна.

— Я слышала, что сам жанр моноспектакля — это всё-таки разговор, рассчитанный на подготовленного зрителя. А вы решили выступать для юной публики. Как вы считаете, современные дети готовы к таким беседам? Для них реально сложнее играть — или это тоже расхожий штамп?

— Я не могу сказать, поскольку всю жизнь играю для детей. Но, мне кажется, разница только в том, что взрослый человек знает, что в театре надо сидеть молча и спокойно. Дети же в этом смысле более непосредственные, и их зрительские реакции более яркие, живые. Но я думаю, что моноспектакль форма вовсе не сложная для юного зрителя. Он сидит, смотрит, как человек с ним общается, то есть я задаю детям вопросы, мы с ними вместе размышляем. Я не думаю, что для детей тут что-то непонятно. Я играла этот спектакль и на взрослую публику. «Картофельный суп» совсем не обязательно интерпретировать как детский спектакль. Мне нравится, когда публика смешанная, когда дети приходят со своими родителями. В этом и смысл, когда они могут потом обсудить свои впечатления и понять, что они совершенно разные.

— Моноспектакль — это постановка с участием одного актёра, в вашем анонсе я увидела двух людей. То есть мы увидим уже не моноспектакль?

— Да, пьеса написана на одного актёра. Но когда мы стали репетировать, я поняла, что есть один персонаж, которого мне не хватает именно со стороны. Это роль бабушки, которая существует в противовес. И заодно нам хотелось, чтобы в спектакле была живая музыка для расстановки смысловых акцентов. Тогда мы поняли, что нужен ещё один человек. И режиссёр предложил молодого артиста нашего театра, который умеет играть на многих музыкальных инструментах. Он стал озвучивать спектакль, и ему досталась роль бабушки. Теперь у нас получается монопостановка, но она существует ещё и как диалог. Мы находимся в конфликте со вторым персонажем.

— А вы не боитесь, что спектакль будет немного выбиваться из общей репертуарной сетки фестиваля?

— Я знаю, что он выбивается, поэтому не боюсь. Мне кажется, это наоборот интересно и зрителям, и другим театрам.

— Фестиваль моноспектаклей не конкурсный, какая лично у вас мотивация для участия?

— Я совсем недавно создала «Картофельный суп», и мне просто интересно «разлить» его по разным аудиториям. Потому что он ещё не окончательно настоялся и мне интересны реакции зрителей, так как я что-то меняю, дорабатываю «рецепт». Мне интересно играть на разную публику, в том числе для зрителей других городов.

— Когда можно считать моноспектакль успешным?

— Если считать спектакль успешным с точки зрения зрителя, то он должен быть востребованным и кассовым. Если с точки зрения актёра, который его играет, то реализация желания высказаться и заявить о себе — тоже победа. Иногда это может быть успехом для режиссёра, который попробовал сделать спектакль в новой для себя непривычной форме.

Поэтому не знаю. Но мне кажется, что, если всё это вместе сходится, то тогда спектакль успешен. Но в чём ещё сложность моноспектаклей? Они обычно рассчитаны на небольшое количество зрителей. А в театрах всё-таки залы большие, и понятно, что выгоднее играть спектакли на полный зал. То есть проблема моноспектакля в прокате. Для них нужно находить камерные площадки, и только тогда у такого формата будет шанс жить, развиваться и становиться успешным.

— Насколько площадка и публика Омска для вас комфортна? Нет страха, что не поймут, не примут?

— А дело в том, что я не была в Омске ни разу, поэтому я не знаю омскую публику. Я знаю, конечно, что в Омске много интересных идейных театров, и я видела их спектакли на других фестивалях, поэтому, думаю, что публика у вас разнообразная, но в то же время насмотренная. Мне любопытно, как она отреагирует на спектакль, это определённый опыт для меня. А каких-то ожиданий, конечно, я пока строить не могу.

— Как я поняла, вы играете повара, который готовит суп? Насколько вам близок этот персонаж?

— Да, верно. За 30 лет я много сыграла ролей. У меня в копилке огромное количество животных и разных волшебниц, поскольку репертуар детский. Сейчас играю и возрастные роли. Насколько близок мне этот персонаж? Близок. Потому что пьесу, которую я выбрала, я переводила сама. На русском языке её не существовало, я получила её от немецких друзей, с которым наш театр сотрудничал почти 25 лет, потому что мы города-побратимы — Нижний Новгород и Эссен (Германия). Там я увидела этот спектакль впервые. Друзья нам дали эту пьесу, и когда я перевела её, я поняла, что, конечно, текст для наших детей нужно адаптировать. Потому что он должен быть понятен и построен на нашем менталитете, на каких-то наших присказках, стихах. Я очень много изменила и, естественно, писала для себя и под себя, поэтому этот персонаж мне близок. И, в общем, это абсолютно мой текст на русском языке. Конечно, он основан на немецкой пьесе, но он довольно сильно от неё отличается.

— Что вас бесит и раздражает в современном театре?

— Трудно сказать, поскольку я не только актриса, я ещё много лет работаю руководителем литературно-драматургической части, пишу о театре, являюсь его пресс-секретарем, веду соцсети и ещё много лет стажировалась как театральный критик. То есть я очень много видела, и меня не столько лично раздражает что-то в современном театре, сколько просто может что-то не зацепить, не заинтересовать. А так, чтобы какие-то формы меня не устраивали — такого не было. Если это интересно, если это эмоционально затрагивает, если это заставляет тебя потом думать — не понимать что-то, лезть узнавать, переспрашивать, размышлять, — то это здорово. Вот даже иногда у нас зрители выходят и говорят: я ничего не понял. Я говорю: «Это прекрасно!». Значит, сейчас дети пойдут и начнут задавать вопросы, полезут в интернет, будут разговаривать с тем, с кем вместе смотрели этот спектакль. Хорошо, если у человека после спектакля остались какие-то вопросы, и он переживает какие-то эмоции, которые на него нахлынули. Театр для этого и существует — чтобы задавать вопросы. А если этих вопросов не остаётся после спектакля, то тогда, наверное, всё было зря.

 

Алина Вершинина

«ОмскЗдесь», 30 марта 2023

https://omskzdes.ru/culture/81027.html