В Лицейском театре премьера — Виль­гельм Гауф «Хо­лодное сердце». Однако поводом для упоминания о труппе лицеистов яв­ляется не это приятное событие, а желание по­знакомить омичей по­ближе с новым художе­ственным руководителем коллектива Сергеем Тимофеевым. Он рабо­тал в этом театре со дня его основания и пришел на смену многолетнему лидеру лицеистов Вадиму Решетникову — человеку харизматичному и много­гранному. Безусловно, многие сегодня будут проводить параллели Ре­шетников-Тимофеев, но, похоже, нового худрука это не смущает. Он весь в работе и полон творче­ских планов. О чем и рас­сказал в интервью «БК».

• Увлечение театром началось с детства?

Да, все из самого детства. Моя учительница любила, чтобы мы чи­тали по ролям, и во втором классе я оказался фантастическим немцем, почему-то читал с немецким акцентом. А в четвертом классе перешел уже на серьезный репертуар — Пав­лик Морозов, с его убийством. При­чем абсолютно неизвестно – откуда что взялось: родители-то к театру совсем не причастны. Школа у меня ассоциируется только с театром: в девятом классе, например, я уже выступал на сцене своего родно­го  Черновицкого  драматического театра как победитель конкурса самодеятельных артистов. У нас там   был   «музычно-драматичный театр», как говорят на Украине. По­сле того памятного раза я потом ле­том даже поехал в Москву, где посмотрел замечательный спектакль «Село Степанчиково» со знамени­тым Алексеем Грибовым. Пройдет совсем немного времени, и я сыграю в этой же пьесе роль Сергея
Александровича. Но это будет уже здесь, в Омске. А тогда на сцене я увидел живую легенду – Грибова — собственными глазами. Правда, к себе на курс во Мхатовское училище артист меня не взял. Первый год для меня в смысле поступления вообще был трагическим. Как и
большинство, я поступал сразу в не­сколько учебных заведений, но ни в одно меня не приняли. В «Щуку» недобрал совсем немного: нас, таких, как я, было трое, которые прошли все спецпредметы, но не слишком отличи­лись на обычных учебных. Троицу от­правили домой. Недобрал, правда, я заслуженно: историю и русский язык сдал на тройки. Ну что делать? Вернул­ся в Черновцы, пошел работать на ме­бельный комбинат. А через год снова поехал покорять столицу, и поскольку я уже знал, что меня ожидает, то мне было значительно легче. Было понят­но, что делать, что читать и как сдавать экзамены. И, конечно, чуточку везения тоже было. К примеру, то, что в «Щуке» набирал курс Анатолий Борисов — для меня это была большая удача. Он сам по природе своей «простак», и потому у нас на курсе человек восемь «проста­ков» было. Ни у кого такого количества рыжих, конопатых не наблюдалось.

• Куда сразу после окончания Щукинского училища направил свои сто­пы «простак» Тимофеев?
• Тогда было распределение. Пришла бумага из Омского драматического, что
  они просят двух выпускников направить к ним. А у нас был актерско-режиссерский курс: там было восемь человек, ко­торые уже поездили по стране. Они ска­зали: «Омск — это классно! Езжай – не ошибешься. Иногда это лучше, чем Мо­сква». Как выяснилось, сокурсники ока­зались правы. И в 1977 году я отправил­ся к омичам в Харьков, потому что они
  тогда гастролировали на моей родине — Украине. Там я впервые и познакомил­ся с теми, с кем мне бок о бок пришлось проработать много лет. В антракте одно­ го из спектаклей зашел во дворик Харь­ковского драматического театра. Они как кепочки сняли — гляжу: у Чиндяйкина
  (здесь и далее Тимофеев перечисляет фамилии актеров Омской академиче­ской драмы, которые тогда были веду­щими артистами труппы — прим. автора) — лысина, у Абросимова — лысина, не все волосы есть у ныне покойного Николая Бабенко. Меня приняли замечательно.
  Показа не было, потому что было сво­бодное место в труппе. Такое случается
  редко, но случается. Помню, Елена Аросева приняла меня за молодого драматурга, потому что у меня было несколько журналов под мышкой. Вместе с омичами я съездил на концерт, к тому време­ни у меня уже был большой «чтецкий» материал. Читал Шукшина, повеселил публику и моих новых коллег – Надежду Надеждину, Елену Псареву. Они меня приняли очень нежно. Может быть, даже незаслуженно нежно.
• Однако, несмотря на то, что вас так хорошо приняли в Академиче­ской драме, как актеру вам не уда­лось себя реализовать…

— Я такой не один. Например, Алек­сандр Калягин сменил огромное количе­ство театров в Москве, пока не добрался до своего режиссера. В Омске же мне не повезло. А может, дело не в театре, а во мне. Но с каждым новым режиссе­ром у меня были сложные отношения. С
кем-то полегче, с кем-то совсем тяже­ло. Видимо, из-за своей недостаточной
«технической оснащенности» я был ар­тистом строптивым. Эта строптивость и не давала возможности режиссерам что-то во мне заметить. Чего он будет возиться, оно ему надо? «Играй или не играй!» — считали они и брали на роли других актеров, а не меня. А в театре надо работать, артист должен быть вос­требован. Но актер — художник и поэт лишь в пространстве своей роли. Меня же всегда занимал спектакль в целом. В общем, вместо того, чтобы играть, я отчаянно занимался всякой ерундой. Правда, именно эта ерунда потом меня привела к постановкам в Доме актера, во всяких детских кружках, а потом и в профессиональном театре. Так что здесь, очевидно, была какая-то своя дорога, до определенного момента мне непонятная. Но то, что я мог бы играть больше не в таком крупном театре, как Омский академический, а в каком-ни­будь поменьше, — это вполне возможно. И, вероятно, моя актерская судьба сло­жилась бы счастливее. Однако в Омской драме у каждого режиссера были свои актеры, в число которых я не входил. Их, этих востребованных актеров, нельзя назвать любимчиками, просто постанов­щикам удобнее работать с теми, кто их быстрее понимает. Вот, скажем, с Ар­туром Хайкиным у нас все началось хо­рошо, но потом возникли противоречия. Теперь я понимаю, что молодой актер не имеет права не то что на капризы, а даже на свое мнение. Он должен какое-то время подчиняться, пока не станет мастером. И только став им, он может быть соавтором спектакля. А когда на­чалась перестройка, была большая че­харда с режиссерами, там вообще было не до меня. Все время играла на износ одна очень маленькая группа людей. И каждый приезжающий постановщик ви­дел только их. Это правда. И Лысов, и Ицков, и Алексеев — замечательные ар­тисты. Они все играли по праву, набира­ли все больше и больше мастерства, и отставание тех, кто не играл так много, было совершенно понятным, естествен­ным. Встал вопрос: либо сидеть и ждать ролей, либо что-то поменять в жизни. Я выбрал второе. Так в моей жизни по­явился Лицейский театр.

…когда началась перестройка, была большая чехарда с ре­жиссерами, там вообще было не до меня. Все время играла на износ одна очень малень­кая группа людей.

—      К лицеистам вас позвал Решетников?

—      Когда возникла идея Лицейского театра, Степанова (бывший директор лицея №66, при котором организовы­вался Лицейский театр — прим. автора) сразу позвала сюда и Решетникова с Канунниковой, и Прокоп с Алексеевым, и меня. Тогда нам выпал шанс сделать действительно Театр. Было полуразва­ленное здание, с проваленными потол­ками, с мышами и велосипедной школой в подвале. Замечательный велотренер говорил нам: «Ну что вы придумали! Ни­чего же не будет. Вы нас выгоните, а у вас ничего не получится». Однако полу­чилось. И Раиса Степанова много сдела­ла для театра.

• Упомянутая вами Раиса Степанова считает, что проблемы у лицеистов с финансированием начались как раз после того, как Лицейский ушел в свободное плавание.
• Вы знаете, мы и сейчас сохранили достаточно прочные связи с лицеем №66. Это очень практично: дети живут и учатся в этом районе, и гораздо удобнее для нас и для них, что они тут под боком, а не ездят через весь город. Хотя есть и те, кто ездит — их примерно полови­на. Но сегодня Лицейский театр – очень мощный организм. И в данном случае нет смысла возвращаться под крыло лицея. В тесных связях смысл есть, а вернуться из городского подчинения, чтобы вновь стать школьной структурой — в этом был бы шаг назад. Сейчас нам
  надо завоевывать новые рубежи, не теряя уже имеющихся связей со школами и с детьми. Но они не могут порваться, эти связи, потому что именно в них за­ключена наша питательная среда.
• Каким образом вы собираетесь решать финансовые проблемы театра?

Я с удовольствием посмотрел бы на театр, у которого нет финансовых про­блем. Они есть и всегда будут. Важно уметь разумно их решать. На данный момент основной источник финанси­рования деятельности Лицейского теа­тра — муниципальный бюджет со всеми вытекающими отсюда плюсами и мину­сами. К вопросу о спонсорах: сегодня у нашего театра появилась возможность в мае сыграть в доме-квартире Булгако­ва в день рождения классика спектакль «Зойкина квартира». И наш директор нашла две трети необходимой суммы. Сейчас мы в поисках небольшой остав­шейся части. Цифра эта совсем смешная — около 100 тысяч рублей. Мы не повезем декораций, потому что Вадим Решетников как постановщик«3ойкиной квартиры» очень точно угадал оформ­ление спектакля, которое практически совпадает с интерьером квартиры Бул­гакова. Мне хочется верить — директо­ру удастся найти эту сумму. Есть и еще одна золотая мечта: о реконструкции нашего здания с целью появления вто­рого зала, на этот раз на 200 мест. У нас есть маленький зал на 75 мест, и если мы сможем перестроить наше помеще­ние таким образом, что дети наши 8-10-летние будут репетировать и играть в нем, то основная группа переместится в зал покрупнее. Тема пристроя или тре­тьего этажа сейчас разрабатывается. Но это, естественно, требует денег. С появлением же нового зала Лицейский приобретет совсем иной статус, превра­тившись уже в центр: с художественной школой мы сможет сами выращивать собственных театральных художников, будут там и студии других сопутствую­щих видов искусств. Сейчас же у нас в одном зале и литературная гостиная, и балетный класс, и репетиционное по­мещение. Если идею с реконструкцией удастся реализовать, то театр станет настоящей гордостью и города, и об­ласти. Мы сможет приглашать и при­нимать гастролеров у себя, проводить фестивали на своей площадке. Это было бы грандиозным шагом в разви­тии Лицейского театра.

• Лицейский часто называют те­атром уникальным. А в чем, на ваш взгляд, состоит эта уникальность?
• В соединении любительского и профессионального. Это очень важно, когда ребята, обучаясь в школе или ин­ституте, имеют возможность посещать свой театр, играть спектакли, работать под началом профессиональных людей театра. Ребята становятся актерами-любителями, а потом уходят в свою профессию, но вступают в нее, взяв на вооружение воображение и художе­ственное восприятие мира. Это очень толковая идея, чтобы не все артисты становились профессионалами, а лишь часть — наиболее талантливая и наи­более сильная. Потому что профес­сия актера очень тяжелая, невероятно сложная, и мы даем ребятам это про­чувствовать. И я счастлив, что боль­шинство из моих ребят нашли себя в других сферах деятельности, и сегодня никакого отношения к театру не име­ют. Но они стали профессиональными зрителями, что тоже очень важно. А в актеры из них выбились единицы. За то время, что я работаю в Лицейском театре, в актерские вузы поступило и закончило около десятка молодых лю­дей. Туда пошли только те, кто по-на­стоящему понимал, что без этого жить не может. Ведь наша главная задача не готовить воспитанников для актер­ских вузов, а исследовать мотивы по­ведения, поступков людей и научить ребят правильно понимать, что такое хорошо и что такое плохо. Благодаря этому дети очень быстро взрослеют. Во всяком случае мамы об этом говорят открыто. А их ровесники, приходя к нам в театр, лучше воспринимают какие-то глубокие мысли из уст ребят одного с ними возраста. Вот в этом и состоит уникальность Лицейского.
• Из творческих приемов Решетни­кова вы что-то взяли в свой арсенал?
• Конечно, при долгом общении про­изошло перетекание от одного к друго­му, но в профессии мы стоим на разных позициях. Мне интереснее сам человек, это не значит, что Решетникову чело­век был не интересен. Просто пути, которыми мы шли к результату, были
  разными. Он не боялся показывать, на­вязывать интонацию, а мне интересно, чтобы человек сам дошел до какого-то результата своим умом. Меня очень сильно расстраивает ситуация, когда показываешь, а у человека не получа­ется. Некоторым, как мне, например, необходимо время, чтобы прийти к ка­кому-то знаменателю, чтобы это вошло в нервы, в реакцию. Результат такой работы зачастую гораздо интереснее, чем то, что получается, если бы я на­таскал человека.
• Не с различием ли творческих ма­нер был связан ваш уход в 2004 году из Лицейского?
• Там был ряд причин. Я хотел дви­гаться в сторону классики, а театр взял иное направление. Мне показалось, что следует переосмыслить то, что я делал до этого. Все-таки 50 лет, и надо было выбирать: либо ты продолжаешь делать сказочки, либо что-то существенное. Я решил в тот момент двигаться в сторону взрослого театра. А сейчас снова вер­нулся к лицеистам.
• Собираются ли как-то в Лицейском увековечивать память Решетникова?

—   Этот вопрос сейчас решается. Но в любом случае, каким образом память Вадима Станиславовича бу­дет увековечена — следует решать не только нам и департаменту культуры
города, но и всей общественности Омска. Решетников был крупной ко­лоритной фигурой.

Беседовал Василий Романов

«Бизнес Курс», №12 / 4 апреля 2007 г.